Статьи

ВАДИМ – НЕОБХОДИМ!

Год назад мы проводили в последний путь одного из самых удивительных людей ХХ столетия – выдающегося русского просветителя, историка, мыслителя Вадима Валериановича Кожинова, на чьих идеях выросло «два поколения русской национально мыслящей интеллигенции» (Ст. Куняев).

В мартовском номере «Нашего Современника», а также в «Российском писателе»№2(6) февраль 2001 г.,  были опубликованы слова прощания с В.Кожиновым, произнесённые его друзьями и коллегами на гражданской панихиде в Институте мировой литературы. В основу публикации легла аудиозапись, сделанная зам. главного редактора «Российского писателя» А.Дориным в ИМЛИ. Но запись велась и далее…

Сегодня мы предлагаем нашим читателям вернуться в тот скорбный день, навечно сохранённый беспристрастной лентой репортёрского магнитофона, – в дом на Большой Молчановке, где вечером, за прощальным поминальным столом, собрались самые близкие друзья, родственники, коллеги, ученики Вадима Валериановича Кожинова.

Сотни людей могут считать себя его друзьями, приятелями…

Вадим Валерианович Кожинов – человек восхищённого разума и удивительно щедрой души! Скольких он открыл! Это именно деятель русской культуры. Он был потрясающе образован, видите, он книгочей, собственно, книги его и съели. Есть же ведь дача в Переделкино, мог бы жить на природе, жить дольше. Но Вадим с большой неохотой покидал свой кабинет, читал, писал… Поразительно его творческое акме: в 60 лет у него выходит книга за книгой, в том числе, и по истории – в попытках переосмысления пути России. В чём его пафос? – ломать клише, стереотипы, общие места сознания, будь то официального, либерального… Он с потрясающей убедительностью  опрокидывал  устоявшиеся точки зрения, догмы… Причём не просто так, вообще, а с глубоким знанием  фактов, придавая им новое значение…

Увлечённый, добрый человек…А скольких поэтов он вывел в люди?.. Масштаб его деяний огромен.

В наше время Вадим Кожинов дал какой-то идеологический выход тоске по сверхидеям понимания России, потому что Россия, увы, запоздала с сократовой работой «познай самого себя». Начали немножко в ХIХ веке славянофилы, потом продолжил русский религиозный ренессанс, но тоже очень мало. А в советскую эпоху всё это совсем ушло… И вот этот естественный голод по русскому самосознанию удовлетворял Вадим, он почувствовал своё призвание. Это вдохновляло его. И он смог написать несколько томов переосмысления русской истории, используя огромное количество нового материала… Это подлинный научный и гражданский подвиг. Поэтому Вадим – необходим! И не просто каждому из нас, как участник нашей жизни, которого мы любим, напитываясь им. Его нельзя обойти в истории русской культуры и мысли. Он становится уже в один ряд с такими классиками русской мысли, как славянофилы, Леонтьев и т.д. А в наш век – Вадим Кожинов…

Феликс Кузнецов:

– Я скажу только о нескольких касаниях, которые в моей внутренней жизни оставили след.

Одно касание было такое. Приходит ко мне Вадим и говорит: «Феликс, надо что-то сделать, чтобы Бахтина перетащить в Москву, и помочь получить квартиру…». Мы с ним садимся, начинаем чесать затылки. Во-первых, Бахтин в Саранске и в доме престарелых…Он не академик, не член-корр. и не доктор наук. Он не член Союза писателей. И не член партии. То есть, практически, никаких оснований, чтобы переместить его из Саранска в Москву у нас нет. Тогда, значит, я говорю: «Вадим, прежде всего, его надо принять в Союз писателей». Кстати, для этого необходимо было получить от него заявление, что тоже являлось проблемой. Заявление мы всё же получили. Далее надо было принять его в СП вне очереди. Отправился я в ЦК…к А.А.Беляеву. А он мне: «Ты что, с ума сошёл, у нас люди годами в очереди стоят…». Но мы всё-таки «проломили» это дело.

И одно из самых пронзительных воспоминаний – как мы с Вадимом поехали вручать писательский билет Бахтину. Он принял нас, был прекрасный разговор. А потом, когда мы попрощались и вышли, Вадим вспомнил, что забыл о чём-то спросить, и вернулся. Вошёл в комнату, а Бахтин сидит и внимательно, и даже как-то немного удивлённо рассматривает билет. Видимо, ему этот минимальный знак общественного внимания был всё-таки приятен.

Но то, что я через Вадима познакомился с Бахтиным – было в моей жизни событием очень значительным.

Второе касание. ЦДЛ, 1964 г., зима. Мы сидим в кафе, расписанном вы знаете чем, и пьём. Мимо стремительно бежит Вадим: «Феликс, пошли быстрее, сейчас в 8-й комнате будут выступать студенты Литературного института, хорошие ребята». Мы поднялись наверх. Один, другой… И вот выходит мальчик в потёртом костюмчике, шарфик на шее: «В горнице моей светло…». Я слышу мои родные тотемские интонации, наш диалект, не просто вологодский, но сухонский, северный диалект.  Подхожу к нему, спрашиваю: «Ты откуда?» – «Из Вологды» – «А точнее?» – «А тебе-то что? Ну, из Тотьмы я» – «Я тоже из тех мест» – «Так ты Кузнецов?» – «Да»… Он знал нашу семью, с моей сестрой они катались на лодке, мой отец был директором Тотемской средней школы. Николай Рубцов учился в лестехникуме… В общем, Коля пришёл на радио, где я работал, и мы дали подборку его стихов. Потом я привёл его в «Юность» к Евтуху, который сквозь зубы отобрал 6 стихотворений (самых ранних и менее совершенных «Я весь в мазуте…», «Загородил мою дорогу…»… отвергнув «московские», гораздо более совершенные). Он понял, кто это такой. Одновременно, Вадим издал подборку стихов Николая Рубцова  у Димы Старикова в «Октябре», где и были опубликованы самые значительные его стихи «Я буду скакать….», «Звезда полей», «Тихая моя родина…», «Добрый Филя» и др. Но, надо сказать, здесь решающую роль сыграл Володя Максимов, потому что у Димки в то время ещё не хватало сил, чтобы «пробить» это дело. И только Максимов буквально «проломил» подборку сквозь Кочетова…

    Если продолжить этот список, то мы увидим скольких людей он открыл, ввёл в русскую литературу, покровительствовал, думал о них – удивительная щедрость души. Щедрость, которая, в какой-то степени, захватывала и нас, грешных. Конечно, с уходом Вадима образовалась брешь очень большой величины… Не стало его, а дальше… тишина…

Станислав Куняев:

– Феликс, а помнишь касание, которое коснулось не только  нас, но немножко и всей России – дискуссия «Классика и мы»?

Феликс Кузнецов:

– О, да. Дело было так. Прихожу я по каким-то  делам в отдел культуры ЦК к инструктору Гусеву Геннадию Михайловичу, а он меня спрашивает: «Феликс, что там у тебя происходит? Битва русских с кабардинцами…» – «?» – «Ты что,  ничего не знаешь?» – «Ничего не знаю...» – «Так вот: сегодня Московская писательская организация в Большом зале ЦДЛ проводит дискуссию «Классика и мы» – «Какая дискуссия?!» – « Палиевский будет взрывать петарду… Русские – евреи…» – «Какие евреи?» – «Ты что, ребёнок что ли, не понимаешь, во что это всё выльется?..».

Возвращаюсь в организацию. И, действительно, в 16.00 на ЦДЛ вывесили объявление, приглашающее  всех в 19.00 на дискуссию «Классика и мы». Первый докладчик – Пётр Васильевич Палиевский.

В общем, выясняется, что зав. объединением критиков Е.Сидоров устроил мне такую подлянку – организовал это дело в виде секции и, не сказав ничего мне, вывесил объявление. Мне ничего не оставалось, как закрывать амбразуру собственной грудью, идти, садиться в президиум и брать председательство в собственные руки. Далее пошли настолько блестящие выступления… Я помню выступления Петра Васильевича, Вадима Кожинова, Станислава Куняева.., выступление Эфроса, который просто визжал… Стенограмма этой дискуссии до сих пор хранится у меня.

Станислав Куняев:

– Но организовал эту дискуссию не Сидоров, а Вадим, который и был мотором всей подготовки к ней…

Феликс Кузнецов:

– Но и Вадим, и Сидоров от меня это скрыли. Они меня, что называется, поберегли…

Так что таких касаний было множество…

Очень тяжело на душе. Утрата велика…

Станислав Куняев:

– Да, он, действительно, прикоснулся к сердцу каждого из нас… Вот тут речь зашла о нас, о поэтах. Честно говоря, когда в начале 60-х годов у нас сложилось, я бы сказал, дружеское общество, мы даже не подозревали, что Вадим станет великим учёным, систематизатором различных знаний, идеологом, прекрасным литературоведом, открывателем… Когда он поехал к Бахтину в Саранск, я спросил, зачем он это делает, кто такой Бахтин. Я был абсолютно не в курсе. Вадим же, тогда, в начале 60-х, уже прекрасно знал, для чего он едет…

Был в нём какой-то, я бы сказал, магнетизм. Недаром Передреев, который был горд чрезвычайно своим призванием, своей статью, своей судьбой и талантом, посвятил Вадиму Кожинову одно из лучших своих стихотворений, которое Вадим потом, до конца своей жизни, вспоминал и постоянно пел «Как эта ночь глуха…». Анатолий Передреев, если был бы жив, то обязательно прочитал бы сейчас эти стихи.

Да, в нём был магнетизм – но не критика, не литературоведа, не историка, который оценит всех нас и расставит  по полочкам. Это был инстинкт русского человека какой-то особой породы, которую мы чувствовали, словесно даже  не объясняя, не понимая в чём дело. Мы все тянулись к нему.

А потом, в середине 70-х, появился Юрий Поликарпович Кузнецов. Вадим тут же как-то немножечко к нам «охладел». Он пошёл дальше… Поэтическая история России продолжалась. Мы-то ведь, по молодости, думали, что она на нас и закончилась…

Но Вадим шел дальше, дальше и дальше – нашёл Кузнецова, нашёл Лапшина, нашёл поэтов из провинции – Сиротина Бориса… Правда, Тряпкин был постарше нас и поэтому в нашу кампанию ему было трудно входить…

Феликс Кузнецов: 

– Я думаю, что именно со знакомства с Вадимом начался мой путь возвращения в Россию, к русской, патриотической идее. До этого я был, так сказать, более либералом…

Станислав Куняев:

– Да все мы были либералы. Но Вадим в себе этот либерализм изживал и одновременно с этимизгонял его и из нас, потихоньку, не специально – как-то всё получалось само собой. Развитие его жизни, было и развитием нашей жизни – вот в чём тут дело…

Скоро, 11 февраля, исполнится 60 лет присутствующему здесь Юрию Кузнецову. И только один человек имел полное право вести этот юбилейный вечер – Вадим Валерианович Кожинов.

Не знаю как литературоведы, как историки, как музейные работники, как политики, но мы, поэты – клянёмся ему всей душой, статью, сердцем, потому что он был тем организмом, без которого мы просто не смогли бы прожить свою жизнь. Вечная память ему за это, вечная слава и вечная любовь русской поэзии!

                                                             Публикацию   подготовил

                                                                           Александр Дорин